Больше никакого рок-н-ролла
Фредерик Бегбедер «Любовь живет три года»
Если очень долго что-то отрицать, можно доказать обратное – к такому нехитрому выводу можно прийти прочитав «Любовь живет три года». Это если, конечно, опустить все сюжетные подробности, нелицеприятные детали и прочие колкости в традиционном авторском духе. Развенчание мифа о вечной любви, доказываемое на своей родной шкурке - то ещё занятие, но товарища Бегбедера – заядлого экспериментатора по части человеческих душонок, своей собственной в том числе, – сий факт ещё не останавливал. Местами книга немного горчит чрезмерным пафосом и чересчур афористичными прописными истинами, переливаемыми из одной кастрюли с прочей сомнительной жидкостью в другую, но ни то, ни другое, по сути, не портит атмосферу непросыхаемого горя – для затравки, а потом уже и долгожданного по праву счастья. А может и портит – просто мы настолько привыкли к причудам этого господина, описаниям довольно-таки интимных процессов пребывания наедине с унитазом и премудростям затаскивания девушек в свои перины, что излишний пафос кажется манной небесной и великодушно забывается. Кстати, всему вышеперечисленному, как того и следовало ожидать, принадлежит свое место и в этом опусе невнятного жанра. Высокопарные выводы на последнем десятке страниц соответствуют финальным пяти минутам любой голливудской более или менее слащавой мелодрамы, да что там соответствуют, они дадут фору какой угодно подобной концовке. В общем и целом, съедобно для чтения в моменты, когда настроение уже кончилось, а силы ещё остались.

Петр Бормор «Игры демиургов»
О волшебстве, полете мысли, нестандартном подходе и прочих прелестях этой книги говорилось такое немереное количество раз, что перечислять их ещё раз было бы просто кощунством. Эта повесть, иначе и не скажешь, оказалась тем самым исключением из моего личного правила, что чужим советам верить не стоит, как пить дать, разочаруешься. Но нет, разочароваться в этом случае пришлось не под силу даже мне. Легкий и складный, буквально воздушный слог в купе с незамысловатыми, но такими душевными сюжетами – чудесный микс для поднятия любого настроения, упавшего ниже плинтуса и изрядно повалявшегося там в пыли. Цитировать эту книгу можно только целиком – выбрать лучшее из ряда одинаково мастерски нарисованных эскизов иногда не стоит и пытаться. Кстати, да, стиль Бормора конкретно в этой книге напоминает технику эскизов, набросанных за пять минут, но так и не доведенных до полноценной картины; просто потому, что в форме эскиза борморовские истории кажутся куда более привлекательными, нежели если они были бы облечены в полноценный роман. Так или иначе, успех был и остается другом той изысканной простоты, которой удалось добиться Бормору. Чудно, что тут ещё добавить.

Анна Гавальда «35 кило надежды»
Говорю сразу: аннотация на обложке нагло врет, Гавальда никакой не феномен зарубежной литературы и уж никак не «нежный Уэльбек». Что-то такое эдакое в ней определенно есть, густая смесь из традиционного французского сентиментализма и налета искусного философского переосмысления медленно гниющих от старости человеческих вопросов. Родители в браке без любви, ребенок, на котором они отыгрываются, его дедушка – ясный свет в конце тоннеля. Что случится с маленьким рукастым двоечником в конце сотни страниц – по сути и неважно, повествование не располагает к чрезмерной динамичности сюжета, скорее, наоборот, способствует плавному течению событий, не особо детально продуманных, но довольно-таки сносно описанных. Когда читаешь, кажется, будто смотришь мультфильм: из тех, где все герои со слезами на добрых глазах мучительно ждут счастливого конца, который непременно наступит, надо только немного подождать. И забывается книга также, как и среднестатистический мульт: через три дня деталей и не вспомнишь. Плохо ли это, хорошо ли – каждому решать самому.

@темы: Трепанация мозга в момент литературного оргазма

Больше никакого рок-н-ролла

Отныне обязуюсь вносить сюда всё читаемое и прочитанное в 2009 году. Да поможет мне дух писательского Сотоны, ибо какие-никакие, но всё-таки коллеги.. Читается медленно, дабы времени не хватает катастрофически. Ну и с этим мы тоже что-нибудь да придумаем. Ссылки на рецензии присутствуют - чин чинарем. Сразу предупреждаю - описаний сюжета в моих опусах искать бесполезно - не люблю я это грязное дело. А вот мыслью по древу - это да, это наше всё...

 

Позади:



@музыка: Торба на круче - Поговори со мной

@темы: Трепанация мозга в момент литературного оргазма

Больше никакого рок-н-ролла
Российское кино есть кино по определению необыкновенное, хотя бы потому, что может многое, но не делает ровным счетом ничего для создания чего-то более или менее съедобного: возможно слишком пересоленного или чуть недоперченного, но более или менее сносного для подачи к мировому столу вечного кинопиршества. Причины на это, как правило, две: заграничный зритель ни черта не понимает в тонкой и ранимой русской сущности – это раз, и широкой режиссерской натуре не хватает бабла – это два. Путем нехитрых логических измышлений, можно догадаться, что когда есть бабло, надобность в тонкой и ранимой сущности отпадает естественным образом, а когда присутствует эта самая сущность в нынешнем режиссерском отображении, никакое бабло уже не в состоянии спасти ситуацию. Вот так, петляя в одном и том же замкнутом круге, и развивается сегодня, на мой сугубо субъективный обывательский взгляд, великое и могучее, российское кино.Правда, есть и свои нюансы: к счастью эта неподъемная, во всех прямых и переносных смыслах этого слова, махина время от времени слетает с хорошо отлаженной орбиты и стартует на короткие дистанции, направляемая уверенной рукой знающего человека. В результате из бессмысленной жижи сюжетов и кадров может получиться очень даже съедобная перловка, а при хорошем раскладе даже вполне себе достойная овсянка для той самой тонкой и ранимой русской души…
Игорь Апасян оказался той самой уверенной рукой для российской киноиндустрии аж в 2006 году, но хороший продукт данного производства, как известно, сродни высококачественному вину, которое с течением времени только прибавляет в своей ценности. Вот и фильм «Граффити» для меня отлеживался в дальнем ящике, пока, наконец, не потребовал капли внимания и не вызвал целый фейерверк эмоций в масштабах моей маленькой душонки в итоге. Что послужило катализатором этой неожиданной реакции и каково происхождение реагентов, я постараюсь Вам объяснить в рамках пары тысяч слов.
Действовать без оглядки при нынешнем состоянии дел способен далеко не каждый: в затылок дышат стереотипы, а из-за угла позыркивают предшественники возможного неодобрения; преодолеть этот этап, судя по всему, сегодня способен не каждый. Апасян берет на себя ответственность: он снимает русское кино для русских, не делая скидки на чужеродное американско-европейское восприятие, рассчитывая на понимание того, что впитано с молоком матери, что течет в жилах практически каждого, кого можно с чистой совестью назвать «русским». Говоря с абсолютным знанием описываемого, даже толерантный к любым чудаковатостям греческий характер долго будет думать над тем, зачем же Клизя так упорно машет своими руками-мельничными лопастями в птичьем загоне, какого же черта он хочет от скотины, предназначенной для удовлетворения физических псевдопотребностей современного человека? Объяснять ему какого же именно черта – себе дороже, только если не хочется прибавить к своему образу легкий оттенок милого русского сумасбродства, граничащего с сумасшествием.
Но безоглядная преданность родным характерам – это далеко не единственный плюс фильма с броским названием «Граффити». Небанально рассказать о банальных историях научиться трудно, это надо уметь: уметь убедить не жать на «стоп», а только лишь делать громче. Апасяну и Ко это удается на все невозможные двести процентов, потому что начав, невозможно недосмотреть до конца: образы всплывают перед лицом, голоса эхом отдаются в голове. Картины из фильма сотнями кадров западают прямо в душу без малейшего намека на выселение, а имена звонко отдаются в груди колокольным звоном.
Кто-то скажет, что часть образов утрирована, это, по сути дела, неважно: если представить, сколько таких утрированных, но гораздо более подлых живет по нашим городам и весям, можно свихнуться от разочарования на месте, да, и в конце концов, художественная картина, даже претендующая на реалистичность отображения национальной действительности должна оставаться только художественной картиной, а не «путеводителем по русской деревне» и прочей белибердой, которой нынче стало модно обзываться.Описываемое не есть фантастика, и это наглядный факт, орущий на каждом углу о том, что стоит, наконец, заглянуть в себя, направив свои многочисленные потуги внутрь, в самое сердце нашей среднестатистической Мухосрани, и вот тогда, может быть, замкнутые круги разомкнутся, и мы ещё увидим, что до заката ещё ох как далеко…

@темы: кино ряды кино индустрии, рецензии

Больше никакого рок-н-ролла
Книги вне времен и народов всегда трудны в плане личностных анализов, хотя бы столь неглубоких, как мои. По обыкновению, существует две, от силы три, точки зрения на сюжет, героев и личность автора в конкретном романе, всё по сути вертится вокруг этих теорий, несколько их переиначивая и пересказывая в красках. К сожалению или, может, к счастью, я ещё не успела ознакомиться с такими монументальными трудами по книге Кена Кизи «Над гнездом кукушки», так что придется, как всегда, импровизировать.
Психиатрическая лечебница внушала, внушает и будет внушать метафизический ужас, ну или просто панический страх для миллионов людей; и я не исключение. Что творится за стенами учреждения, где что угодно можно списать на буйство пациентов, даже страшно представить; сумасшествие – само по себе нехилый страх, не говоря уже о лечащем персонале, главных врачах и старших сестрах. Кизи дает понять: последние иной раз оказываются опасней самого недуга.
Описываемая обстановка – как раз тот случай, когда против системы не попрешь, а если попробуешь, мгновенно попадешься в её жернова. Лучше спрятаться, притвориться, пригнуться, переждать - только сколько ждать? Как бы жизнь не прошла за белыми пилюлями и программами радиопередач прошлых лет.
Великая смелость, описывать систему – практически любую управляющую человеческими судьбами – снизу, с высоты полета божьей коровки; рассказывать о ней так, как её видят те люди, чьими судьбами она управляет. Система безжалостна: она будет бить до тех пор, пока ты не замолчишь, пока гарантированно не умолкнешь, вместе с ней безжалостны люди, поставленные его величество Случаем на управляющее место. И если ты вдруг решил нарушить все порядки – берегись…
Бежать против беговой дорожки и плыть против течения –занятия не из самых легких, но если предположить, что во время твоего забего-заплыва тебя будут в качестве бонуса дубасить дубинкой по голове – можно в какой-то очень маленькой мере представить каково было Макмерфи в своей гонке с печальным финалом: победителем-то оказался явно не он. Ну да шут с ней, с победой, он давно понял, что до неё ему как до Марса на перекладных, не расстаться бы с разумом, а заодно и жизнью. Что не столь просто, как может показаться на первый взгляд.
Пролетая над гнездом кукушки можно разглядеть десяток человеческих жизней, напуганных, забитых и забытых, сбившихся в кучку якобы психопатов. Все здесь по собственной воле, все – на добровольном лечении. Только вот лечение здесь специфическое: лечат здесь от жизни…
Пролетая над гнездом кукушки тяжело остаться собой, таким, каким заполнил до белых стен и плетеной сумки старшей сестры. Даже больше: тяжело вспомнить, каким же ты был на самом деле. Псевдодобрая улыбка вкупе с электрическим током рано или поздно сделают всё по-своему. Система все равно возьмет верх.
Один из тысячи выберется из длинных коридоров безумия, остальные 999 сломаются; сломаются не в борьбе, а в её отсутствии. Сломаются, потому что на это все и направлено, потому что к этому все и идет.
Книга Кена Кизи – потрясающий по своей силе и эмоции рассказ из будто бы потусторонней жизни, рассказ об инопланетянинах с Земли, рассказ о сочувствующих тиранах и их помощниках. Его читаешь на оголенном нерве – иначе не получается, его проживаешь на одном дыхании – иначе не выходит. Про него нельзя забыть и больно вспоминать, о нем трудно говорить и невозможно молчать. Кизи удалось создать маленькую психиатрическую утопию, разрушить её, восстановить и снова разрушить, не вкладывая в это действо двусмысленных моралей. Единственная мысль – ЖИВИ. Живи, пока ещё не поздно. Живи, пока кукушка отсчитывает отведенные тебе минуты…

Традиционно, цитаты под катом

@темы: Трепанация мозга в момент литературного оргазма

Больше никакого рок-н-ролла
К теме людей-лабиринтов, фейерверков, зеленых долин и прочих.
Данный пост не претендует на глобальность и выражает исключительно мои собственные взгляды на окружающих персонажей.

Есть люди, выпиленные из дерева: с ними прочно, надежно, но не шибко интересно. Смотришь такому в глаза, а там - круги прожитых лет и больше ничего, совсем ничего... Стучишься к нему в сердце, а в ответ - глухой звук полого дерева. Не потому, что там ничего нет, а потому, что ты не можешь услышать остального; увидеть тебе не дано и подавно.
Есть люди, слепленные из папье-маше: выполнены, как правило, тщательно, так, что видны отпечатки чьих-то аккуратных пальцев, бережно воплощавших свою задумку в жизнь. Раскрашенные всеми цветами радуги, они хвастаются друг перед другом необычными формами и сочетанием контрастов, рисуются перед каждым вторым и медленно портятся без живительного дыхания своего творца.
Есть люди, сплавленные из брусничного льда: свежим ветром они врываются в нашу жизнь и вечерним морским приливом заполняют все уголочки напуганных душ. Они поддерживают нас, лелеют наши мечты и надежды, пока однажды вечером не иссякают в своей бесконечной, казалось бы, добродетели и не исчезают, оставив легкий привкус летнего настроения.
Есть люди, выкованные из стали: они не гнутся не под каким ветром, идут вперед – неважно какими путями, добиваются своего – независимо какими методами. Сверкая на солнце и наводя благоговейный ужас в ночи, они внушают уважение к силе и стойкости, не оглядываясь на более тонкие душевные материи.
Есть люди, вырезанные из бумаги: они гордятся своими острыми углами и плавными линиями, но стыдятся плоскости, от того волчком вертятся вокруг своей оси. Выходит эдакая вечная юла с закидонами, с которой тяжело не то, что жить – общаться. Лучше бы уже успокоились, ей Богу.

Есть люди, сплетенные из одуванчиков: солнечным светом они радуют всех вокруг, появляясь, как добрые волшебники только тогда, когда надо; создают вокруг нас тонкую пленку из нержавейки под названием «дружба» и остаются рядом. Хочется верить, что сплетают эти одуванчики не срывая, иначе, как ни крути, они обречены на увядание. С другой-то стороны: а кто не обречен?
Есть люди, выложенные кирпичом: да-да, это за ними, «как за каменной стеной», если не вдаваться в мелочи и подробности. Их взгляды всегда поражают своей непоколебимостью и удивляют своим постоянством. У таких обычно подъём в 06:30, завтрак, стакан апельсинного сока, целый день ничего не производящей работы, телевизор (гольф, книга, покер, интернет) и отбой в 23:00. Сущий ад на Земле, не правда ли?
Есть люди, составленные из слов: грамотно пишут, образно расписывают, мастерски говорят, искусно заговаривают. Могут переболтать, переговорить и оставить в полном недоумении. При этом умные экземпляры предпочитают молчать.
Есть люди, сваренные из молочного шоколада: с ними уютно, атмосферно, и, главное, достаточно сладко. Как и продукт изготовления, их бы подавать к пятичасовому чаю с овсяным печеньем и рахат-лукумом. С такими хорошо, пока температура комнатная, а как только становится жарко – ну, вы понимаете, о чем я - они превращаются в липкую беспомощную субстанцию, которая не то, что не спасет, ещё и предательски обволочет ваши ноги, вковывая спасительные движения. Но, к чаю - хороши, не поспоришь.
Есть люди, связанные из шерсти: обеспечивают тепло (внутри и снаружи) в любой точке мира, согревая своим сердцем бесчисленное количество душ. Шерсть нынче подорожала, оттого и непосредственно людей стало меньше, но кому-то время от времени везет – удается найти этого самого человека и немного поёжится с улыбкой на лице в лучах его любви. Бывает в жизни счастье.

Продолжение… следует?


@музыка: Торба-на-круче - Ностальжи

@темы: о жизненном и прочей дряне, бред и наши души, я пишу - клавиатура сопротивляется

Больше никакого рок-н-ролла
«О Господи! Какая честь!
Какая незаслуженная милость:
я знаю русский алфавит!»
С. Довлатов

Иногда мне, как читателю, невероятно везет, и я открываю для себя любимые книги, которые впоследствии не раз перечитываю и да, советую всем знакомым. И редко, очень-очень редко, я нахожу для себя любимых авторов. Довлатов – это как раз второй случай.
Его сборник «Встретились, поговорили» - это пять книг разных годов плюс рассказы из периодики. Все книги легко читаются в один присест, за пару часов где и когда угодно. Его рассказы длинною в пять страниц иной раз осмысленнее всякого романа на все пятьсот с лишним. Его жизнь – неисчерпаемый источник сюжетов. Хорошо ли это или не очень – каждый решает для себя сам после прочтения энного количества его произведений.
У него в своем роде гениальный слог: простой, не обременительный тон повествования приравнивает описываемое к некой художественной автобиографии, которая складывается в один бесконечный роман-жизнь. Кстати о птичках: практически все сюжеты, образы и ситуации взяты непосредственно из жизни автора, со всеми её провалами, неудачами и крутыми поворотами. Между прочим, замечу: впечатление о биографии в целом после прочтения создается не самое светлое: ну жил человек, много пил, что-то писал в газеты, часто то, чего писать не хотел, имел море не особо надежных знакомых, и непонятно, любил ли хоть одну из своих женщин. Наверное, любил – свою дочь. Возвращаясь к слогу, Довлатов пишет бытовыми афоризмами: не совсем универсальными, но невероятно вкусными фразами, которые хочется запомнить и почаще использовать. Один только «галстук цвета рухнувшей надежды» чего стоит.
Среди всех произведений сборника, по силе и сути, я выделила бы следующие: «Хочу быть сильным», «Компромисс» и «Иностранка», о коих распространюсь чуть шире.
«Хочу быть сильным» - это рассказ на десять страниц, заслуживающий страниц сто всяческих похвал. Повествование, описывающую всю ту же «не смешную и не печальную, а печально смешную» жизнь, сконцентрировавшее в себе отдельные моменты, один другой превосходящие в своей яркой нелепости, из длинной биографической ленты, а точнее – её юношеского отрезка. Самоирония Довлатова не знает границ: он говорит о герое-неудачнике, но при этом не отрицает того, что сам является этим героем. Он заставляет своего читателя смеяться, но смеяться с задней мыслью о том, что всё это вполне могло происходить ( а нередко, вероятно, и происходило) с ним самим. Жизнь, как ни крути, - хитрая штука.
Уже, вероятно, мировое признание получил его «Чемодан», раскрывающий происхождение содержимого этого самого чемодана с надписью «Сережа Довлатов. Младшая группа», где «рядом кто-то дружелюбно нацарапал: «говночист». Финские креповые носки и номенклатурные полуботинки имеют порой более интересную судьбу, нежели простой среднестатистический русский человек – они могут быть по-тихому стырены, подарены французским художником, приземлены на голову автору или даже заработаны за роль царя Петра I. И каждая история по-своему, простите – повторюсь, печально смешна – нет лучше характеристики для этой его прозы. Смеяться над Довлатовым, лежащим в больнице от удара по голове офицерским ремнем, конечно, нельзя, но соль в том, что не смеяться – невозможно. И хотя смеемся мы отчасти – над собой, отчасти – над своей проклятой жизнью, никто ни на кого не обижается: ни автор – на читателей, ни читатели – на автора. Правда – она и есть правда, хоть обижайся, хоть на стену лезь.
И, наконец, «Компромисс», являющийся образцом профессионального журналистского абсурда, царящего в советские годы в государственных изданиях (а местами не прекращающегося и доныне). Как делалась (буквально «делалась») переписка Брежнева с работниками сельскохозяйственного сектора, откуда брались сюжеты о гостях Таллинна и с какой целью они печатались на самом деле – довольно слезливые истории, при чем, отчего именно слезливые – от радости ли, от горя или от нищеты – большой вопрос. Становится понятно, почему в Союзе его проза категорически не издавалась, ибо фикция на всех фронтах, тем более на столь идеологически важном, как массовая информация, – не лучшее изображение уже не молодого, но всё ещё живого коммунизма.
А ещё у Довлатова есть смешной до колик в животе, но все-таки невероятно грустный «Холодильник» и неоднозначная «Иностранка», повествующая о жизни автора и не только его в эмиграции. Как раз в ней, в своем письме Марии Татарович, приводимом вместо эпилога, Довлатов отвечает на все вопросы о своем творчестве сразу, когда говорит: « Я – мстительный, приниженный, бездарный, злой, какой угодно – автор. Те, кого я знал, живут во мне. Они – моя неврастения, злость, апломб, беспечность. И т.д. И самая кровавая война – бой призраков. Я – автор, вы – мои герои. И живых я не любил бы вас так сильно». Он отвечает на все вопросы к нему, но черт возьми, оставляет открытыми все вопросы к жизни…

Традиционно, цитаты под катом.

@темы: Трепанация мозга в момент литературного оргазма

Больше никакого рок-н-ролла
Престиж
Каждый фокус состоит из трех частей или действий.
Первая часть называется «наживка» -
фокусник показывает Вам самый обычный предмет.
Второе действие называется
«превращение» - фокусник берет этот самый
обычный предмет и делает с ним что-то необычное.
Но Вы не торопитесь хлопать,
потому что заставить предмет исчезнуть –
это ещё не все. Его следует вернуть….
Черный цилиндр, немного таинственности на лице и пара отработанных до механизма трюков – и вот Вы фокусник, и вот перед Вами зрительный зал. На что Вы пойдете, ради того, чтобы удивить их?
«Престиж» - это история о том, как человеческая ненависть порой становится одержимостью и не дает спокойно жить. Трактовка этого чувства в одной профессиональной сфере изначально выигрышна, а если ещё вспомнить, что это за сфера… Мир тайны, магии, ловкости рук и ослепительных улыбок. Мир симпатичных ассистенток и эффектных выходов. Но что за занавесом?
За ним десятки неудач, потерь, разочарований, проваленных номеров и несчастных случаев, которые не всегда выглядят такими уж несчастными. А что остается человеку, потерявшему свою жену из-за одного единственного узла, завязанного иначе? Он может смириться, а может мстить без оглядки. Роберт Энджи выбирает второе. Но ненависть – хитрое чувство, которое играет во взрослые игры и заставляет тебя плясать под его дудку. Оно не берет в расчет разум и не брезгует обманами. Им невозможно управлять, потому что оно давно управляет тобой.
Соперничество длинною в жизнь – на что оно может вынудить тебя? На убийство соперника? Или, может, на ежедневную пулю себе в лоб? Кто выйдет победителем в этой смертельной гонке за фокусом, да и может ли быть в ней победитель? Человек, который ошибся однажды, может ли он быть прощен?
Кристиан Бейл и Хью Джекман разыграли впечатляющую партию на двоих, которая захватывает в самом начале и не отпускает из своих цепких рук даже после финальных титров. Следующий эпизод нельзя предугадать, конец нельзя предвидеть, обман тяжело раскрыть. Что если фокус перестает быть фокусом и становится жизнью? Да и жизнь ли это?
Я пишу вопросами, потому что до сих пор на них отвечаю. Со времен изобретений Теслы прошло немало времени, но главные дилеммы всё ещё остается неразренными. Где заканчивается фокус и начинается жизнь? Где заканчивается жизнь и начинается фокус?

Однажды
- Как будет по-чешски… «Ты любишь его?»
- Miluješ ho?
- Miluješ ho? Ну и… Miluješ ho?
- Miluju tebe.
- Что ты сказала?
- Ладно, пошли…
Время от времени наша жизнь выдает забавные пируэты, сталкивая нас с самыми нужными и необходимыми людьми на пустынных улицах полузнакомых нам городов. Мы долго присматриваемся друг к другу, день за днем узнаем больше, пока кто-то очень умный наверху не говорит, мол, ребятки, пора и честь знать… И тогда мы расстаемся, разрываемся, растекаемся, чтобы больше не встретиться, и через много лет рассказать кому-то близкому: «Знаешь, однажды, я встретил девушку…»
«… девушку. Она стояла передо мной, пока я пел те песни, что посвящал тебе. Было холодно, я замерз тогда, как собака, но пел, то ли от своего упрямства, то ли думал, что ты услышишь меня через эту толщу километров. Она все стояла и смотрела мне в глаза. Потом бросила мне какие-то копейки – я ещё разозлился, чуть не сорвался на неё. А она, такая по-детски красивая, со своими сережками-колечками в ушах, спросила напрямую: «Для кого ты написал эту песню? Где она? Ты всё ещё её любишь?» Я тогда жутко растерялся, а она сказала, глядя на меня в упор: «Ты забыл её. Чушь. Тот, кто пишет такие песни, не мог её забыть». И ведь, черт возьми, она была права».
Когда плюс встречается с минусом, порой получаются неожиданные результаты, которые обязательно перевернут чью-то жизнь или хотя бы возвратят её на круги своя. Пара песен, гитара, пианино и два потрясающих голоса – всё, что надо, по сути, для маленького творческого счастья и большого жизненного решения.
«Однажды» - это фильм о двух судьбах, которые сошлись так нечаянно и так непредсказуемо расстались, оставив друг другу даже больше, нежели просто хорошие воспоминания. Это фильм, не обремененный голливудской улыбкой, но одаренный двумя настоящими талантами, которым удалось легко и просто прожить этот маленький, но такой искренний спектакль, заставляющий поверить в чудеса, дух которых витает иногда в воздухе. Спектакль, который надолго остается в душах зрителей, согревая их долгими дождливыми вечерами. Спектакль, который живет.

@темы: кино ряды кино индустрии, коробка с кинопленками, рецензии

Больше никакого рок-н-ролла
Воденников. «Фиолетово-желтый воденников». А можно я скажу, что не могу писать? Что слова утекают сквозь пальцы, когда я в голове перебираю строки его стихов, плавящих душу в огненной лаве недосказанного, невысказанного и такого неизбежного? Что мысли бесятся мелкой мошкарой, когда я пытаюсь сформулировать то, что чувствую?
Наверное, можно. Может быть, даже нужно. Говорить, когда всё сказано – немыслимый и отчасти бессмысленный труд, объясняемый только стремлением рассказать кому-то о чем-то. Вот я и рассказываю. Вам. О нем.

Начнем с того, что я, среднестатистический человек восемнадцати лет отроду, в силу своей среднестатистичности обладаю стандартным набором чувств от любви до ненависти, плюс-минус пара человеческих слабостей. Воденников чувствует больше. Он совсем другими глазами смотрит на то, что мы провожаем взглядами ежедневно и от чего отворачиваемся в неведенье. Простыми словами, своими многоточиями и тире, он переворачивает обыденные вещи с ног на голову, или, точнее будет сказать, с головы на ноги. Чувства, которым ещё не придумали названий, он описывает невероятно точно и тонко; мыслями, сокровенными и пронзительными до дрожи руках он делится со своими читателями.
Читателями... Я, собственно, к чему всё это завела. Не так давно, но и не совсем, чтобы недавно, у Воденникова вышла книга с длинным названием в шесть слов: «Здравствуйте, я пришел с Вами попрощаться». Вышла тиражом в 3000 тысячи экземпляров, очевидно, от того я искала её больше полугода и вот, наконец, нашла.
Захар Прилепин в одном из своих эссе, уже и не вспомню, каком именно, писал, что у нас теперь «эпоха верлибра, рифмовать всем в падлу». Не согласиться с ним нельзя, хотя, конечно исключения налицо. Но Воденников и слово «рифма» – вещи столь разного качества, что и соотнести-то их рука не поднимается. Поэзия плавно перетекает в прозу, а проза мирно сосуществует с поэзией. Он одинаково умело играет как с литературной формой, так и с человеческими чувствами; умело оборачивает в подарочную бумагу свои четверостишья и небрежно выкидывает их же на ближайшую помойку. Он говорит: «Поэзия – всегда неуместна». И пишет стихи, полные дождливой тоски и терпкой свежести.
Эх, тяжело говорить, когда все уже сказано. Эти три прилагательные Воденникова – «цветущий», «небесный» и «бессмертный» - крутятся в бесконечном водовороте оттенков и теней, они говорят всё и в то же время непреклонно молчат. Они успокаивают сердечные метели и в то же время заставляют слететь с катушек от непередаваемой нежности. Они остаются запечатленными большими буквами в твоей памяти, чтобы никогда не быть стертыми.
Руны Воденникова играют в свою, ни от кого не зависящую, игру. Играют с нами, сами с собой и, кажется, даже с самим Воденниковым, хочет он того или нет. Но в этой игре нет победителей и уж тем более нет побежденных. Есть только строчки, которые рождаются где-то на стыке реальностей: «Так дымно здесь и свет невыносимый…»

Традиционно, цитаты под катом.

@темы: бумажные жизни бумажных героев, рецензии

Больше никакого рок-н-ролла
Что скрывается за изображением юного очкарика и девушки в растянувшемся свитере работы неизвестного, но вполне среднестатистического художника-иллюстратора? Что за этими словами – «Общага-на-крови»? Очередной традиционный иронический детектив или тонкий психологический этюд? Невозможно долгие страницы дураковаляния или разговоры на краю веры, надежды и жизни? Думаю тем, кто знаком с Ивановым, мой ответ очевиден.
Повествование построено, по сути, на длинных разговорах обитателей общаги о законах мира сего и их месте в этом самом мире. Такие разговоры от безысходности в литературе не новы: ещё дядя Горький очень атмосферно изображал героев известной всем ночлежки через их измышления. Тем не менее, стиль Иванова чувствуется даже в таком раннем его произведении, как «Общага-на-крови»; описываемое им можно коротко определить как «не пошло, но тошно» - повествование и впрямь не пошлое, а от описываемых событий не раз становится тошно.
Рассказывая о таком феномене российского бытия, как «студенческая общага», Иванов не кидается в крайности в попытках охватить всех представителей этого непростого мини-мира, не старается показать всю многогранность этого общества; он описывает задуманное так, что кажется, будто ничего другого в этом проклятом месте не было, нет и не будет, будто давно тут перестала всходить дружба и не растет совсем любовь – чистая, искренняя и неподдельная. Он заставляет тебя оглянуться и говорит: «Смотри, это тот самый коридор, сейчас по нему будет ползти нажравшийся в доску Ванька, а ты должен затащить его в комнату. Ииии раз – взяли, ииии два…». И у людей вокруг уже нет имен, а у тех, что имена сохранились, нет выбора: если ты Леля, значит, ты должна предать, опуститься; если ты Ванька, значит, всё путем, всё так и должно быть, ты должен напиваться каждый Божий день и ломать двери в общаге, пытаясь в несведущем бреду остановить эту безумную вереницу случайностей, ведущих к уже кажущемуся избитым, печальному финалу. Выбор, конечно, есть, но он не здесь, он за дверьми общаги, на улицах, в узких переулках, в большом мире. Но вот незадача, там, вдалеке от бесконечных комнат, тоже нет справедливости.
И Иванов пускает своего героя во все тяжкие: сквозь потерянную дружбу, предательства, вранье, попутно мешая всё это с влюбленностью и даже любовью, приправляя своё варево смертью по вкусу. Он заставляет бедного Отличника пройти свои девять общажных кругов ада, промчаться сквозь них, не оглядываясь и не задумываясь о том, куда именно он несется. А сам будто стоит, опершись на косяк, и наблюдает, разминая пальцы и думая о том, к чему же всё это приведет.
Ясен перец, ни к чему хорошему. Ждать счастливого конца от книги, которая открывается тебе самоубийством – по крайней мере, наивно, если не сказать и вовсе глупо. И всё-таки ты до последнего не веришь, не осознаешь, не можешь себе даже представить, что всё кончится именно так, трагично в своей бессмысленности и бессмысленно в своей трагичности.
Значит ли всё это, что именно «Общагу» стоит читать исключительно поклонникам книги Иванова? И да, и нет. Да, потому что на собственном опыте я убедилась, что начинать знакомство с этим поистине талантливым человеком не стоит с этой его работы. Нет, потому что «Общага» - это своеобразное осовремененное «На дне», единичный этюд из жизни пяти таких разных и таких одинаковых людей. Людей забитых, забытых и одиноких. Людей борющихся, смирившихся и сломленных. Просто людей.

Традиционно, цитаты под катом.

@музыка: Энимал Джаз - Ответ нет

@темы: прочитали: не советуем, так - намекаем..., бумажные жизни бумажных героев, рецензии

Больше никакого рок-н-ролла
ТРЕТЬЯ БАЛЛАДА
Десять негритят
пошли купаться в море...
Какая была компания, какая резвость и прыть!
Понятно было заранее, что долго ей не прожить.
Словно палкой по частоколу,
выбивали наш гордый строй.
Первый умер, пошедши в школу,
и окончив школу, второй.
читать дальше

Шестнадцатая баллада
Война, война.
С воинственным гиканьем пыльные племена
Прыгают в стремена.
На западном фронте без перемен: воюют нацмен и абориген,
Пришлец и местный, чужой и свой, придонный и донный слой.
Художник сдал боевой листок: “Запад есть Запад, Восток — Восток”.
На флаге колышется “Бей-спасай” и слышится “гей”-“банзай”.
читать дальше

* * *
Все фигня!

По сравнению с любовью все фигня!
По сравнению с любовью,
жаркой кровью, тонкой бровью,
С приниканьем к изголовью
по сравнению с любовью
Все фигня!
читать дальше

* * *
Ваше счастье настолько демонстративно
,
Что почти противно.
Ваше счастье настолько нагло, обло, озорно,
Так позерно, что это почти позорно.
читать дальше

Счастья не будет
Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,
Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.
Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит
Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.
читать дальше

22:29 

Доступ к записи ограничен

Больше никакого рок-н-ролла
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Больше никакого рок-н-ролла
Есть книги, которые приходят к нам только тогда, когда мы готовы прочитать и принять их никак не раньше. Они как бы выжидают своего момента на библиотечных полках, трутся в чьих-то руках, ветшают, теряют страницы, пополняются чьими-то пометками на полях, пока однажды тебе не приходит письмо из далекого Санкт-Петербурга, в конце которого не написано: «Кстати, ты не читала роман Германа Гессе «Степной волк»?».
Такие романы они не только меняют что-то внутри тебя, не только показывают весь многоярусный мир одного лишь человека, нет. Они будят в каждом из нас личного «Степного волка», который противится, кусается, рычит и постоянно смотрит на тебя и сквозь тебя, будто сканирует на надежность, на силу воли и возможность противостоять ему – а значит и себе. И это животное внутри тебя мечется, наворачивает круги в одном и том же вольере одних и тех же мыслей, огрызается, рвет в клочья всё, что ему кажется опасным. Не потому, что озлоблено на весь человеческий мир или обижено им. Просто животное это, степной волк, достигло такой степени одиночества, когда любой внешний раздражитель кажется потенциальной угрозой для внутренней псевдогармонии, И вот, перед нами история одной борьбы: человека – не со степным волком, а с понятием о нем. Борьбы с собственным стереотипом о двойственности своей души, тяжелой битвы с самими собой. Кто выйдет победителем из подобного сражения и может ли в нем вообще существовать победитель и побежденный? Гарри Галлер побеждает степного волка лишь изгнав его из себя, да и то, вопрос остается открытым: а побеждает ли до конца? а изгоняет ли окончательно?
Когда читаешь «Трактат о Степном волке», возникает ощущение, будто ты подглядываешь за чужой, очень несчастной, жизнью через призму злорадного цинизма, не обоснованного и не оправданного. Ты бегаешь глазами по строкам, переворачиваешь страницу, одну, вторую, третью и в какой-то момент понимаешь – это не слова и даже не предложения, это чья-то полноценная судьба, в которой ещё теплится надежда на благополучное разрешение всей этой вселенской несправедливости.
«Степной волк» каждому может дать что-то свое, особенно адресату нужное и только им понимаемое, потому что одиночество у каждого персональное, и на каждое у Гессе есть ответ. Нет, он не пишет: «Есть одиночество такое-то» (хотя и такое встречается), он образами, мыслями, обстановкой, как и подобает настоящему мастеру, рисует всё, о чем можно спросить и всё остальное, о чем спрашивать не стоит. И перед тобой – мозайкой, паззлами, кирпичным строением – складывается образ человека, который убедил себя в собственном полуживотном происхождении. И картина эта если не потрясающа, то, как минимум, впечатляет. Этот человек, он не бумажный, не цифровой, он настоящий, он живой, потому что вымышленные не умеют так чувствовать, так думать, так жить. Он ходит по улицам (может, мы с ним сегодня уже виделись?), завенувшись в свое пальто и ищет в каждой луже слова: «Вход не для всех. Только для сумасшедших...».
Вчера мне сказали, мол, эту книгу надо перечитывать раз в пять лет, и каждый раз будет казаться, будто когда ты читал её в прошлый раз, ты был слишком юн для неё. Что-то мне подсказывает, что через пять лет меня ждет подобное открытие.

Традиционно, цитаты под катом.

@музыка: Мои любимые игры

@темы: бумажные жизни бумажных героев, рецензии

Больше никакого рок-н-ролла
Книга Одиночеств. Одино-о-о-очеств. У Вас бывает такое, что когда пишешь о самом любимом, иногда трудно подобрать слова, в которые уместились бы все Ваши эмоции и мысли? Я долго думала о том, с чего всё-таки следует начать рецензию на книгу Одиночеств, чтобы доступно рассказать, отчего я нахожусь от неё в столь безмерном восторге. Когда долго думаешь, приходишь, как правило, к выводам нелепым и далеко не лучшим, но делать нечего, поэтому я просто скажу:
Я очень люблю книгу Одиночеств.
Люблю её за своенравность. Она может пнуть тебя под зад в любой удобный для неё момент, если чем-то ты ей не угодил, если где-то оскорбил её или безмолвно в чем-то обвинил. И ты просто не сможешь читать дальше – она тебя за шкирку выкинет на ближайшую обочину, но заставит при этом догонять её день, два или месяц. С ней трудно, как с истеричной художницей или гениальным музыкантом; от неё хочется бежать, но к ней надо возвращаться, потому что не возвращаться к ней просто нельзя.
Люблю её за простоту. Простоту, с которой она говорит о таких близких сердцу и родным печенкам вещах; с которой она смотрит на жизнь во всех её нелепостях; которую она прививает своим читателем с первых страниц. Она говорит тебе: «Послушай, чего ты хочешь? Высоких рассуждений о материях бытия? Да? Точно? А подумать? Что-что? Да? Тогда пошел ты в жопу!». Некоторые обижаются и уходят, да и шут с ними. Мы с такими вроде бы как рыбы разного плаванья.
Люблю её за прямоту. Она не будет юлить вокруг да около, подыскивая наиболее лояльные слова, а станет перед тобой во весь свой исполинский рост и громыхнет тебе правду-матку прямо в испуганные глазенки (Да-да, и это она так со всеми, хаживали – знаем). А потом, как ни в чем ни бывало, продолжит: «Эта книга посвящается…».
Люблю её за мудрость. Больше всего молчат об очевидном, о том, что у нас перед носом ежеминутно и ежесекундно, о том, что мы забываем подчас, так как не считаем должным снизойти до уровня обывательского и сельско-мыслительного, а зря. Так вот Она не молчит, нет. Она вопит во всеуслышание, употребляя всевозможные «урод», «тварь», «скотина» и прочие, которые принято называть не очень лицеприятными и «ну очень нецензурными».
Люблю её за точность. Потому что материться она может до седьмого пота, но как назовет тебя «взрослым», так жить на белом свете не хочется от тоски по своему провалившемуся в яму с чем-то вонючим детству и утерянной чистоте помыслов.
Люблю её за жизненность. Потому что другие могут сколько угодно рассказывать о похождениях Васи Пупкина в страну Лапландию, но себя вы в нём вряд ли узнаете. А вот в «лупоглазом детеныше в фирменных джинсах» многие увидят призрак давно забытого под кроной настоящего, увидят, задумаются, и, может быть, даже вспомнят. Если сильно-сильно постараются.
Ещё я люблю её за:
• правдивость
• своевременность
• тонкость
• ненавязчивую мораль
• наглядность
• искренность
• …… (будем считать, что в этом месте на меня натянули смирительную рубашку)

Но больше всего я люблю её за Одиночество. За это сорокаградусное, хмельное одиночество, которое мы каждый день ощущаем в огромном мире людей и прочих тварей, которым мы дышим – и не можем надышаться, которое мы пьем – но никак не утолим жажды. За это чувство в его идеальной степени, в его абсолютной форме и истинном содержании. За Одиночество, о котором исписаны тонны бумаги и гигабайты вордовских страниц. За Одиночество, которое живет в каждом из нас.

Традиционно, цитаты под катом.

@темы: бумажные жизни бумажных героев, рецензии

Больше никакого рок-н-ролла
Она наконец-таки пришла. Было поздно, на улицах давно стемнело, а звезды давно освещали пути таких странных и таких разных людей. Она показалась нехотя, будто делая всем одолжение, будто эта работа давно осточертела ей и только из снисходительности она продолжала здесь появляться. Сегодня она казалось нездорово похудевшей, напоминая гардеробную вешалку в золотистых одеждах или просто очередную анорексичную фотомодель. Собственно говоря, повадки её были сродни последней: вредная до невозможности, она требовала себе все самое лучшее и давно уже мнила себя центром всей вселенной, являясь, по сути, лишь материальной точкой, на которой отражался весь свет окружающего её мира.
Она изящно опустилась на специально приготовленное кресло, закинула одну ногу на другую и неспешно закурила. Наблюдая за всеми с высоты своего небесного полета, ей удавалось заставлять всех восхищаться её украденной красотой. Она презрительно смотрела сверху вниз на все происходящее, гадко улыбаясь, творила мелкие пакости не вставая с её импровизированного трона и в то же время манила всех и каждого к себе ровным светом без тепла. Так проходила первая часть её ночи: в возвышенном снисхождении, идеалистическом эгоцентризме и прочих страшных диагнозах.
Но после трех ноль-ноль по Гринвичу все стали расходиться. Она цеплялась за каждого, умоляя его взглядом остаться ещё ненадолго, хотя бы на пять минут, ещё немного послушать её нерассказанные истории, ещё чуть-чуть полюбоваться её. Но даже самые верные не выдерживали и скрывались от неё под своими пуховыми одеялами. С высоко поднятой головой она сносила ежедневные предательства, вынося себя горделивой победительницей. Те, кто видели её такой – покинутой, отвергнутой, но всё ещё эгоистичной – всегда смеялись ей в след, до тех пор, пока она не скрывалась в белоснежном дверном проёме.

***

И никто не знал, что днями она подолгу плакала, находясь вдали от столь нужных почитателей её отсутствующих талантов. Каждый день, она обещала, что сегодня изменится, что просто будет бескорыстно дарить чистый свет, который собирает из воздуха, что скинет с себя тяжелые золотые серьги и предстанет перед миром обновленной и счастливой. И каждую ночь её встречали те смеющиеся уроды, тыкающие пальцами в то, что она целый день пыталась забыть. И выбора не оставалось. Она такая, какая она есть: гордая и молчаливая, презрительная и циничная, вся одетая в золото и парчу, безумно одинокая луна.

@музыка: Radiohead - 15 step

@темы: рас_сказачное, папка с обугленными листами, исписанными кривым почерком

Больше никакого рок-н-ролла
Когда дрожат пальцы – внутри что-то рвется: тонкие нити натягиваются до предела и одна за другой лопаются с тихим звоном. Оборванные и ненужные, они беспомощно повисают напоминаниями вчерашних разговоров и сегодняшних губ на моем лице. Всё было в фиолетовой дымке, я замерла где-то на полпути между полом и потолком, и атмосфера вокруг била нас зарядами чьих-то эмоций. А потом всё исчезло, туман рассеялся, и я, наконец, опустилась на пол.
Вокруг никого не было, только ядерно-фиолетовые шторы насмешкой на забитом досками окне. Я пожала плечами и вышла в коридор. И только немного дрожали пальцы.


Когда дрожат руки – внутри горит пожар: полыхает огнем невысказанных слов и поджигают тонкие нити, которые натягиваются до предела и… Я смотрела в лицо своему страху, своей любви и своему предателю; высокомерно, тем взглядом, за который всегда себя ненавидела. Он – страх, любовь и предатель (а может, любовь, предатель и страх?) – зажмурив глаза, закрыл лицо руками. Так мы простояли несколько часов не шелохнувшись, и только у него немного дрожали руки.

Когда дрожит голос – внутри бушует потоп: он заливает огонь, размягчает тонкие нити, но не дает говорить – голосовые связки захлебываются в собственных звуках, а слова летят в светлое никуда. Рывком он оторвал свои ладони от лица и чистыми глазами просканировал моё сердце. Оно попыталось улизнуть, но не тут-то было: таким глазам плевать на любые костяные стены. Он пару секунд обрабатывал данные, сверяя их со своими жизненными ценностями. А потом очень добро и нежно сказал: «Ты ведь меня никогда не любила». Он смотрел на меня волшебными глазами и говорил нараспев: «Ты ведь меня никогда…». И всё бы ничего, только у него немного дрожал голос.

Когда дрожит сердце – вокруг темнеют силуэты: остается лишь один-единственный, немного незнакомый, но до боли родной. Нити уже давно сгорают в огне, а сам огонь минуту назад героически погибает в битве с потопом. Да и потоп сжимается до кристальной капли соленой воды, которая каким-то образом оказывается на моей щеке. Я вспоминаю, что «правда – не настолько важная вещь, чтобы её скрывать» и начинаю говорить. Вокруг становится светлее и уже другие глаза, кажется, начинают что-то понимать…

@музыка: Gary Jules - Mad World

@темы: упала и рассыпалась романтика

Больше никакого рок-н-ролла
Так вот бывает в моей жизни:надежды лопаются как мыльные пузыри. Самые большие и красивые разлетаются тысячью капелек очень быстро - я не успеваю даже толком в них поверить. Я собираю их по крупицам на протяжении пары часов, которые в рамках вселенной - сущие пустяки, ничего не решающие и не значущие тоже ничего. Я трачу эти часы пачками, пакетами, коробками, вагонами, но большие шары всех цветов радуги лопаются снова и снова прямо на моих глазах. Они упорно не желают родиждаться сильными, самостоятельными и состоятельными, а воспитать их таковыми нет никакой возможности. Поэтому время от времени я обращаюсь к надеждам побочным.
Побочные надежды - это десятки мыльных пузырей поменьше объемом, поскромнее красками, но живучей по продолжительности своего существования. Я иногда умудряюсь забыть о главных своих надеждах-вехах жизненных, переключив всё своё внимание на мелкое и не значительное. И всё бы хорошо: и верить можно долго, и лопаются пузыри эти не так часто, если бы не одно но: надежда маленькая редко становится надеждой большой. Самой по себе ей такое не под силу, а для меня это технически сложно, даже с моим-то опытом раздутия чего угодно из пустого места. И вот я стою на балконе четвертого этажа, пускаю мыльные пузыри вверх и думаю: а найду ли я компромисс между вездесущей физикой и требовательной моей душой, падкой на слова Вера и Надежда? А смогу ли когда-нибудь выдуть такой шар, что глазу будет любо глянуть, а сердду можно будет бесконечно наслаждаться? И если да, то пусть это будет именно ШАР, и никак не ПУЗЫРЬ, хорошо, эй Вы там, наверху? Потому что ПУЗЫРЬ - плохое слово, как ни крути от него попахивает предопределенностью. А я не хочу предопределенности, не хочу.
В этих моих волшебных шарах - а я верю, что их непременно будет много - отражается весь мой мир, в новых оттенках и необычных линиях. В них - только настоящие люди, лица остальных невообразимо будут искривляться в попытке соответсвовать, но так или иначе будет понятно, кто есть кто в мире Большого Шара. И там не будет слов «непонятно» или «сложно», а только «ясно» и «легко».
Когда-нибудь на моем балконе обязательно появится такое чудо, и я буду стоять, зачарованно глядя на него, забывая всё, что планировала сделать. И обязательно зазвонит телефон, закипит чайник, раздастся стук в дверь. А когда я вернусь, в воздухе будет пахнуть грозой и ванилью, и нигде не будет моего Большого Шара. И вот тогда я снова возьму в руки пузырек с мыльной жидкостью и начну все с самого начала, вопрошая: а найду ли я компромисс между вечной физикой и моей душой?

И будешь улетать далеко, далеко;
Теперь все понятно, теперь все легко...
Lumen


@музыка: Мuse - Starlight

@темы: рас_сказачное, Мысли из разряда «на ночь», о жизненном и прочей дряне, бред и наши души

Больше никакого рок-н-ролла
Кто-то проминает душу, чтоб она наконец выдавила ком к горлу.
И подставила к горлу нож. Что же происходит?


Самое лучшее мы, как правило, находим по совету друзей. А любимое – случайно. Это самое любимое, очевидно, долго ищет нас, подсовывая прямые и не очень указания на запутанные в книжных полках тропинки. Любимое никак не может удержать наше внимание, когда бросается нам на глаза – увы, мы слишком увлечены посредственностями. Но иногда минус все-таки натыкается на минус, мы на секунду понимаем смысл жизни или хотя бы находим что-то любимое. В парке на давно не крашенной скамейке, в кафе на стеклянных столиках, в университете в темных аудиториях или в библиотеке на пыльных полках.
Откровенно говоря, у меня совсем нет желания описывать структуру книги и прочие композиционные изыски – всё гармонично, выдержано, кое-где – пересолено, но пересолено в тему, кое-где – недожарено, но и кровь там к месту.
Что мне действительно импонирует – так это отсутствие реактивного движения героев в сюжете, очень уж любят современные прозаики заставить героя быстро-быстро куда-то бежать, при этом что-то думать и о чем-то волноваться. Когда я читаю такие тексты, создается впечатление, что сейчас некий Вася Пупкин вырвется, наконец, за пределы ненавистных строчек и понесется куда-то в темноту – и всё, книга останется без героя, сюжет – без финала, я – в разочаровании, автор – без армии поклонников. Хотя нет, вру, современный грамотно раскрученный автор всегда найдет способ выкрутиться из любой нелеповщины и остаться в плюсе.
Кулагина идет на хитрость – несмотря на то, что в своей книге она поставила все точки над избитой буквой «i», она создает иллюзию того, что читатель сейчас сам быстренько разберется с сюжетом и последовательностью чтения. Все дело в том, что читать можно начинать с двух сторон, кажется, это называется книгой-перевертышем. Но, по сути дела, это два романа под одной обложкой: два романа похожих, согласна, с одинаковыми главами (местами) и сходными героями, но двумя самостоятельными романами. А вообще красивый ход на случай, если не знаешь какой вариант своего произведения выбрать – изловчиться сделать из вариаций одну, якобы, цельность. Придумка хоть и не нова, но нехило подзабыта, понятно, в принципе, почему: жанр перевертыша (обзову-таки это безобразие жанром) требует, во-первых, обоснованности, во-вторых, определенной степени мастерства. И с тем, и с другим ныне сплошной кризис, так что решиься на перевертыш, на мой взгляд, требует определенной смелости. Хвала: хоть и не особо обосновано (опубликуй бы Наталья Кулагина две повести под одной обложкой без всяких двоякостей – содержание бы не пострадало), зато мастерски.
Кулагина старается интриговать, выворачивая свой текст наизнанку, выжимая из него все соки и снова поливая живой водой, предваряя все эти махинации вставными элементами в форме «якобы-писем». Письма это или не письма, я, если совсем честно, так и не поняла, но ценность их от сего не умаляется. Интернетовские песни «Птицы» приведут в щенячий восторг любого романтика вроде меня и вызовут снисходительную улыбку признания у любого циника.
В аннотации сказан, что книга «открывает неизведанный мир Русского Севера, славянской Шамбалы». Где-то есть и такое, не отрицаю, но особого впечатления это «открытия» не производит, логический центр всё-таки смещен на чувства и течения мыслей героинь. В этом плане – надо признать – Кулагина превзошла все мои ожидания, переплюнув даже многострадального Коэльо, с которым её так любят нынче сравнивать. И если товарищ Паоло выдвигая чувства на первый план оставляет им, тем не менее, место второстепенное, то здесь этот фокус не пройдёт.
Говорить о сюжете я, с Вашего позволения не буду, ибо не вижу смысла. Всё в тех же аннотациях мелькают слова вроде «великой любви, предательства и жертвоприношения», что тоже не противоречит истине. Не буду отнимать хлеб, в общем, у тружеников малого жанра, пересказывая содержание. Думаю, что-то можно понять из приводимых цитат, остальное – восполнить только прочтением. Читайте. Или не читайте. Но всё-таки лучше…

=Традиционно, цитаты под катом.

@музыка: 5'nizza - Ты такая

@темы: прочитали: не советуем, так - намекаем..., бумажные жизни бумажных героев, рецензии

16:10 

Доступ к записи ограничен

Больше никакого рок-н-ролла
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

23:26 

Доступ к записи ограничен

Больше никакого рок-н-ролла
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Больше никакого рок-н-ролла
На мой взгляд, ругать книги можно сколько влезет по наше и без того простуженное горло, чем я, собственно и занимаюсь в свободое от прочей деятельности время.
Конечно, личности столь растиражированной как Фредерик Бегбедер верить как-то не особо хочется, да и читать его книги - кажется абсурдом. Но, как известно, когда кажется, необходимо сиюминутно креститься: желательно стопицот раз и с естественным остервенением.
Так уж вышло, что знакомство моё с французским скандалистом началось с белого томика с банальным, надо признать, названием – «Романтический эгоист». Ну, что поделать, так себе название, на троечку с плюсом. На троечку с плюсом пока не пролистаешь первые пару страниц.
Следует, вероятно, сказать для начала о том, что Бегбедер невыносимо порой афористичен в своём ежедневном описании обыденности. Что ни страница, то улыбка, что ни день – то очередной экзистенциональный ужас. А дело вот в чем. Сюжета как такового нет, нет общей мысли (в современной литературе – непременно мысли пафосной до тупой боли в зубах), нет точно определенной цели. Зато есть:
а) безумно заезженная форма дневника с заголовками а-ля «Понедельник», «Вторник» и далее без сюрпризов;
б) много-много имен французских светских недольвов и недольвиц и, как следствие, невероятное количество сносок на каждой практически странице
в) вот не знаю, к чему бы такому заумному ещё придраться, но для общего счета нехай будет.
НО. Форма дневника при грамотном составлении читается элементарно просто и легко, сноски при ненадобности Вам знать, кто такой Филипп Фатьен, успешно опускаются ко всему привыкшим глазом. И вот тогда вроде внутренний зверек требует ещё чего-нибудь придраться, но, дабы не высасывать из пальца, говорю сразу – по мне, так не к чему.
«Кто я? Некоторые утверждают, что меня зовут Оскар Дюфрен; прочие полагают, что мое настоящее имя – Фредерик Бегбедер. Иногда я сам теряюсь. Просто я считаю, что Фредерик Бегбедер не прочь бы стать Оскаром Дюфреном, да кишка тонка». Ну, вот такое вот авторское alter-ego, о чем и разумно предупреждала обложка, которой мы давно уже отвыкли верить. Живет это alter-ego значит, поживает, влюбляется, напивается, забывается и непременно, просто непременно страдает. По неразделенной Любови, современным тенденциям литературы и прочим приятным мелочам. Какая, впрочем, разница, по чему именно страдать? Это книга – ещё одно доказательство в пользу того, что живо пишется нам только в состоянии душевноедческих переживаний. И обязательно с самобичеванием. И непременно с долей иронии по отношению ко всем вместе взятым и, в первую очередь, к себе.
Это, конечно, странно, когда хочешь представить что-то к чтению людей, посоветовать и рассказать, а получается очернить всеми возможными угольками критичной натуры выбирания из космоса полуязвительных строк. Так вот, несмотря на все вышесказанное: хорошая книга, да простите меня за употребление столь «богатого» образностью определения. Достаточно сказать о том, что выбирая цитаты к посту я чуть было не перепечатала полкниги. Перфекционизм, знаете ли, плюс к тому – желание поделиться. Гремучая смесяра, уже заметила за собой.
__________________________________

=Традиционно, цитаты по катом

@темы: бумажные жизни бумажных героев, рецензии